Каталог
| Главная » Статьи » Статьи » Наследие современного Ирана |
Иранские народы
| Курды и армяне ввели нас в круг большой иранской народной семьи, главнейшими
представителями которой считаются нынешние персы. Они конечно не могут быть
названы чистокровными потомками тех древних персов, которые некогда составляли
основной элемент иранской семьи, совместно с мидянами и жителями провинций,
обозначаемых именем Арианы и принадлежавших старой персидской монархии. Все эти
народы, по-видимому, усвоили себе прозвище арийцев, откуда произошло название
Эран или Иран, которым обозначают известную группу стран и народов. Первое из
этих названий более древнее; второе представляет новейшую форму языка. Помимо
вышеупомянутых курдов, армян и кавказских осетинов, о которых будет говорено
ниже, мы должны считать представителями иранской группы собственно персов тат, с
гуранами, белуджей и афганов. Первые представляют собой оседлое земледельческое население Ирана и говорят исключительно на персидском языке. Мы встречаем их в восточном Иране, Кабуле, Герате, Сегестане, затем в Балхе, Хиве, Бухаре, равно и в Бадахшане до плоской возвышенности Памира и даже до Куэн-Луня под именем таджиков, между тем как в западном Иране, т. е. собственно в персидском государстве они сохранили старое название фарси, т. е. персы. Тем не менее этим прозвищем обозначают обыкновенно только жителей южной провинции Фарсистана, потому что персы сами называют себя иранцами, а свою землю Ираном. Но это еще не дает нам права считать нынешнего перса за чистокровного арийца. Помимо принятия ислама, персы не раз вступали в тесные сношения с семитическими, а позднее и с тюрко-татарскими племенами, так что они главным образом обязаны своему языку тем положением, какое им отведено среди других иранских народов. Остаток древнего населения уцелел в так называемых парси или гербах, которые сохранили веру своих отцов, а именно древнее учение о свете «Заратуштра»; они безусловно избегают всяких брачных сношений с другими иноверцами. После разорения государства Сассанидов арабами, они сначала укрылись в горах Хороссан, затем в начале восьмого столетия после многих странствований поселились в Гуджерате и других местностях Индии. В Персии существуют еще две общины в Иезде и Кирмане, состоящие из гербов, число которых по некоторым известиям доходит до 5000 душ. Парсы могут быть безусловно названы красивой породой людей. Это большей частью рослые, сильные и жилистые фигуры с мужественными и привлекательными чертами лица, которые до известной степени напоминают античные головы на персеполитанских скульптурных изображениях, а равно и монетах времен Сассанидов, как напр. Шапура I и Нарзеса. У них правильный овал лица, выступающий, слегка изогнутый орлиный нос, приподнятые брови и темные глаза красивой формы, с невыразимо грустным выражением, в котором как бы отразилось тысячелетнее рабство. К этому нужно прибавить окладистую, хотя не особенно густую, бороду, составляющую внешнее украшение этого народа, о наружности которого все путешественники и писатели отзываются с большой похвалой. В умственном отношении гебры вообще стоят на более низкой степени развития, нежели персы, и это вполне понятно, так как они лишены всяких средств к образованию. Но с другой стороны они несравненно нравственнее своих властелинов. Нынешние персы положительно лишены надлежащего понимания принципов чести, правды и справедливости, между тем как к чести презираемых гебров, нужно признать, что они подобно своим праотцам чувствуют инстинктивное отвращение ко всякой лжи и безусловно самые честные люди во всем Иране. Само собой разумеется, что и здесь бывают исключения, так как к гебрам применим общий закон, что образ мыслей человека представляет продукт окружающего его общества. Парсы набожно придерживаются своих старых верований; хранители их религии «destur» (верховные жрецы) и «mobed» (жрецы низшего разряда). В Персии только два «destur’a», а именно, один в Иезде, другой в Кирмане. Звание их мало-помалу сделалось наследственным, хотя, по предписанию Заратуштры, только тот может удостоиться избрания, кто прославился наибольшим количеством добрых дел. Если «destur» окажется недостойным своего звания, то его лишают должности. Верховные жрецы, как лица наиболее уважаемые в народе, исполняют также судейские обязанности, и в качестве третейских судей решают всякого рода ссоры между своими единоверцами, а также дела, касающиеся вопросов чести, наследства и т. п. Персидское правительство со своей стороны тем охотнее предоставляет им судейские обязанности, что по исламским понятиям они неразрывно связаны с духовным саном. «Mobed» встречаются во всех гебрских общинах; их функции ограничиваются отправлением божественной службы. Божьи храмы («Aleschgah», храмы огня) допущены только в их главных населенных пунктах и, вдобавок, не публично, а втайне и в частных домах. В настоящее время огнепоклонники имеют 26 храмов в Иезде и в окрестных деревнях и три храма в Кирмане и его окрестностях. Все эти храмы отличаются необыкновенно простым устройством. Ко двору, обнесенному стенами, примыкает комната, похожая на залу, где вся община собирается для молитвы; в углу залы стоит алтарь, на котором «mobed» шесть раз разводят огонь, в продолжении 24 часов. Во время моления, предписанного Зендавестой, все присутствующие мужчины и женщины обращаются лицом к огню и развязывают пояс («kosti»), который они постоянно носят на себе, в знак своего религиозного сообщничества. Этот пояс, сообразно древнему обычаю, связан из 72 ниток и надевается на восьмом году жизни с особенными празднествами и церемониями; только после этого молодой парс считается собственно принятым в число верующих. В настоящее время гебры вместо древнего пояса употребляют тесемку, сотканную из овечьей шерсти, которую они трижды обматывают вокруг талии и связывают особенным способом. К вышеупомянутой главной зале примыкают еще две комнаты, меньших размеров; из них одна, совсем темная, представляет собой святилище, где на каменном алтаре под золой тлеет святой огонь. Одни жрецы имеют доступ в святилище. Различные церемонии, связанные с древним богослужением, мало-помалу приняли менее сложный характер у бедных и здравомыслящих гебров; равным образом вышли из употребления многие омовения, которые были разного рода, смотря по степени осквернения. Теперь только одни жрецы исполняют более или менее точно древние предписания. Остальные персы сильно перемешаны с арабским, турецким, монгольским, афганским и другими народными элементами. Они составляют главную массу нынешнего населения страны, едва доходящего до 6-7 миллионов душ; это также красивая изящная порода людей, большей частью ниже среднего роста. Тучные субъекты составляют редкость. Австрийский врач И. E. Полак, хорошо знакомый с Персией, благодаря долгому пребыванию в стране, описывает следующим образом наружность перса. «У него довольно темная кожа, сравнительно с европейцами и армянами; зрачок глаз светло-коричневый (редко черный), волосы всегда прямые, темно-коричневого цвета, с каштановым оттенком, окладистая густая борода, череп правильной овальной формы, лоб умеренной высоты и сплюснутый на висках. При этом у всех персов большие выпуклые глаза с длинной верхней векой, которая нередко покрывает большую часть роговой оболочки глаза, дугообразные брови, сросшиеся на переносьи, худощавые щеки без окраски, тонкие губы, узкий подбородок, короткая шея с мало выступающим кадыком и широкий грудной ящик. Бедра и таз сильно развиты у женщин; но кости вообще тонкие, оконечности рук и ног особенно красивы и с нежными суставами; волосы на голове очень густые; все тело покрыто ими. Перс не жиреет ни при каких условиях жизни, равно как и чрезмерная худоба встречается крайне редко. Он немного выше средней величины европейской пехоты; особенно рослые стройные субъекты или очень низкие, составляют исключение. У перса строгие, но не резкие черты лица, которые в противоположность многим европейцам, он сохраняет до старости, потому что не возбуждает себя нравственными аффектами и, вследствие привычки или наблюдения за собой, умеет преодолеть себя, по крайней мере, по внешности. Он избегает усиленных телодвижений и жестов, которыми европеец всего больше поражает его. Вообще по своей наружности он представляет красивый кавказский тип и через это наглядно отличается от других наций, живущих совместно с ним» (Pоlak. Persien. Das Land und seine Bewohner. Leipzig. 1865, Bd. I, s. 6-7). Женщины, по всем отзывам, очень хороши собой в молодости, в чем убеждает нас и необыкновенная красота персидских девочек, которые до девятилетнего возраста ходят с непокрытым лицом. Персиянка среднего роста не особенно худощава и не полна. У нее большие миндалевидные глаза, «отуманенные любовью» — «tscheschme chumar» туземных лирических поэтов, слегка приподнятые сросшиеся брови и круглое лицо, воспетое певцами, которые сравнивают его с обликом луны (mah ruje). Оконечности рук и ног необыкновенно красивой формы; но цвет кожи редко отличается белизной, которая так ценится у персиян, и этот недостаток восполняется белилами. Прекрасные каштановые волосы часто красятся лавзонией в красноватый цвет, брови в черный, ладони, ногти и подошвы в оранжевый. Но обычай татуировать местами тело повсеместно вышел из употребления. Путешественники описывают не особенно лестными красками нравственные свойства нынешних персов. Они сами величают себя восточными французами, и это название не лишено основания. При наилучших умственных и физических дарованиях они отличаются тонким вкусом, необыкновенными способностями ко всем отраслям искусства и промышленности, страстью ко всякого рода увеселениям, которая сохраняется у них до преклонных лет и чисто французским легкомыслием. После китайцев они самый вежливый народ на востоке, в высшей степени любезны в своем обхождении, разговорчивы до болтливости и находчивы; речь их пересыпана цветами поэтического красноречия, но при этом крайне напыщенна и отличается лживостью. Перс часто прибегает к клятве для подтверждения своих слов; но это нисколько не служит ручательством в их правдивости. Он даже не претендует на то, чтобы ему верили, и, если его поймают во лжи, то он улыбаясь, сознается, что сказал неправду. Хотя персидский язык выработан до тонкости, но в нем нет слов для выражения понятий о добродетели, благодарности, раскаяния, чести и совести. Перс в высшей степени обладает умением владеть своими страстями. По наружному виду нельзя вывести никаких заключений о его возрасте, потому что перс не только красит волосы, руки, ногти и щеки до глаз желтоватым порошком лавзонии, но даже бороду, черную, как вороново крыло, и придает ей кирпично-красный цвет. Равным образом черты лица его представляют tabula rasa, потому что в них нельзя прочесть того, что происходит в его душе. Он может надолго затаить свой гнев, пока не наступит благоприятная минута для расплаты и мести. Он поклоняется принципу nil admirari; и если случается, что он по темпераменту увлечется чем-либо, то может настолько совладать с собой, что никто не заметит его удивления. У него есть способность к поэзии, музыке и пению, но он часто жертвует мыслью для слов и рифмы. Он остроумен, но не логичен в своем мышлении. Благодаря своим необыкновенным умственным способностям он схватывает мысль на лету, быстро запоминает выученное, но скоро бросает учение и старается извлечь возможную пользу из приобретенных сведений. Он вообще не изобретателен, но очень способен к подражанию и перенимает все, что видит; его искусная художественная рука подделывает европейские фабричные изделия, с помощью самых несовершенных инструментов. Но вообще персам недостает выдержки и выносливости в работе. Как все сангвиники, они поддаются первому впечатлению, могут подобно детям почти в одно и то же время проливать слезы и смеяться и все забыть в следующую минуту. Они в высшей степени чувственны и падки к этого рода наслаждениям, склонны к вину, сладострастию и роскоши, отчаянные игроки, но как все восточные люди способны выносить величайшие лишения и сохранить хорошее расположение духа, несмотря на крайнюю бедность, вместе со способностью к остроумию и насмешке. Перс с одинаковым спокойствием выносит счастье и несчастье. В еде он в высшей степени умерен и нетребователен; пища даже у зажиточных классов состоит из риса и тушеной говядины или домашней птицы так наз. «пилау» и «чилав»; кроме того, они охотно едят «ширини» (schirini), т. е. всякого рода сахарные печенья, а также плоды и овощи, приготовленные в сахаре и уксусе. При этом, как бедные, так и богатые преимущественно питаются всякого рода плодами и довольно вкусным овечьим сыром. В случае необходимости перс будет довольствоваться травами, растущими в пустыне, но вообще любит спиртные напитки и всякого рода возбуждающие средства. Он дорожит спокойствием и удобствами, но довольно подвижен, охотно предается всяким телесным упражнениям, особенно любит продолжительную езду и путешествия, хотя бы связанные с разными затруднениями, при этом страстный охотник, но не иначе, как верхом. Жестокость чужда его природе; с животными он даже лучше обходится, нежели с людьми; но по приказанию других способен на всякий зверский поступок, так как не считает себя ответственным за него. Всякая власть ненавистна ему, но он умеет угодить каждому. Он не отличается воинственностью, долго выносит самый тяжелый гнет, но, под конец, насильственно сбрасывает его с себя и прежде всего мстит своему противнику бесчестием его семьи. Он постоянно говорит о своей добродетели и справедливости и отвращении к гнету и произволу, но едва представится случай, обращается в самого ужасного тирана и без зазрения совести присваивает себе имущество и собственность ближнего. Корыстолюбие и алчность господствуют в Персии во всех классах, и в этом отношении особенно отличаются «деллале», т. е. комиссионеры. Перса легко подкупить деньгами; но подкуп в большинстве случаев скоро обнаруживается. Несмотря на свое корыстолюбие и склонность к приобретению денег, не разбирая законности источника, он также скоро тратит их, чтобы щегольнуть роскошью и, согласно обычаю, предлагает посетителю в подарок любой предмет, возбудивший его удивление. Хотя он любит угощать гостей, но у него нет никакого представления о настоящем гостеприимстве. Он не задается мыслью об обязанности гостеприимства и если принимает гостей, то с той целью, чтобы в свою очередь получить от них приглашение или вследствие того, что ему скучно сидеть одному за своим столом. Театральные представления, фарсы, танцы и фейерверки доставляют ему наибольшее удовольствие, он сам природный актер и умеет ценить хорошую игру; всякое зрелище привлекает его. В продолжении первых десяти дней месяца мохарема, во всем исламе воздерживаются от всяких празднеств, а в Персии, мире шиитов, уже за месяц до этого соблюдается траур, все постятся, слушают повествование элегий и присутствуют при «tazie». Г. Вамбери наглядно описывает одно из таких представлений: «Примкнув к толпе, я скоро достиг двора губернаторского дома, где посередине воздвигнута была платформа в 2 м высоты, называемая здесь «saku», вокруг которой на высоких шестах развешаны были шкуры тигров и пантер, стальные и кожаные щиты, черные знамена, обнаженные мечи и между прочим несколько ламп для освещения ночного представления. На левой стороне обширного двора поместились дамы; другую сторону заняли мужчины. В бельэтаже сидел губернатор, устроитель «tazie», его семья и городская знать. Все было облечено в траур и имело мрачный, невыразимо печальный характер. Прежде чем началось представление пьесы, на сцену выступил дервиш, который имел вид помешанного, вероятно вследствие чрезмерного употребления опиума и громко крикнул: Ja Mu menin! (о вы правоверные!) после чего моментально наступила тишина. Он начал читать длинную молитву, в которой перечислил добродетели и геройские деяния великих шиитов и в таких же гиперболических выражениях описал пороки и злые поступки суннитов. Когда он дошел до перечня выдающихся людей последней секты, то воскликнул: «Братья, вы не хотели проклинать их и предавать осуждению, а я говорю вам, проклятие трем собакам и похитителям престола: Абу Бекру, Омару и Осману!» Он остановился, между тем, как присутствующие единогласно подтвердили его проклятия и заклинания возгласом: «bischbad!» «bischbad!» (во истинно, да будет! во истинно да будет!). После этого дервиш предал проклятию Аешах, жену пророка, Моавию, его преемника Иезида, Шамра и других отъявленных врагов ереси. Он останавливался после каждого имени и в толпе раздавался громкий «bischbad». В заключение он произнес напыщенную хвалебную речь шаху, нынешнему персидскому Улема и присутствующему губернатору, затем с видимым волнением сошел с платформы и быстрыми шагами направился к толпе, чтобы получить гонорар за выказанное усердие. Это был пролог к предстоящему зрелищу. Вскоре на сцене появилось несколько закутанных фигур в платках, которые отчасти хором, частью поочередно пропели элегию, чтобы тронуть толпу и подготовить ее к величественному зрелищу. Оно началось с появления имама Гуссейна, окруженного женами и детьми; при этом была изображена та сцена, когда он находится на пути в Куфу, куда его призывает незначительное число приверженцев и он со всех сторон стеснен войсками Иезида. Его мучит жажда, он старается облегчить страдания своей семьи словами утешения. На заднем плане возвышается трон калифа Иезида, который восседает на нем в полном облачении, и, обращаясь к своей вооруженной свите, отдает самые жестокие приказания относительно Гуссейна и его приближенных. Али Экбер, младший сын Гуссейна, тронутый страданиями своих родителей, братьев и сестер, которые изнемогают от жажды, предлагает, несмотря на окружающего неприятеля, отправиться за водой к ближайшему берегу Тигра. Родители и родственники стараются отговорить его от этого намерения в нежнейших выражениях и прибегают к самым горячим ласкам. Просьбы и вопли матери, мольбы отца в высшей степени умилительны, и можно себе представить, какое сочувствие вызывают рыдания несчастных жертв в толпе зрителей. В особенности женщины так громко плакали и кричали, что я не расслышал многих слов действительно прекрасного диалога. Али Экбер настаивает на своем, мать падает в обморок, но вскоре бодрость опять возвращается к ней; она хочет видеть своего сына героем и молится об его спасении. Отец сам опоясывает мечом своего сына, который садится на лошадь; но едва сделал он несколько шагов, как из войска Иезида выступил могучий всадник, вскочил на коня и бросился за ним в погоню, осыпая его самой оскорбительной бранью. Происходит упорная борьба, сцена получает живой интерес; общее напряжение все более и более увеличивается; наконец всадник настигает мужественного юношу; удары следуют за ударами, кровь (приготовленная с этой целью краска), струится со всего тела Али Экбера; раздается раздирающий крик среди семьи, ожидавшей исхода битвы с сокрушенным сердцем. Али Экбер падает; его снимают полумертвым с лошади и несут на авансцену; мать, сестры и братья припадают к его зияющим ранам; слезы родителей падают на них каплями вместо бальзама, между тем как сетования зрителей доходят до апогея. Женщины начинают бить себя в грудь в знак печали, посыпают голову песком и рубленной соломой (вместо пепла); все находятся в таком экстазе, в какой едва ли когда-нибудь приводят публику величайшие трагики европейского искусства. Вид умирающего сына воспламеняет Гуссейна. Он также садится на лошадь, хочет отомстить смерть своего детища; но вскоре Шамр, всадник из войска Иезида преследует его и наносит ему смертельную рану. Появление его трупа еще больше увеличивает общие слезы и стенания. Его кладут рядом с телом сына и обоих покрывают черными платками. Вслед за тем происходит сильная резня, в которой погибают остальные члены излюбленного дома. Все лежат рядом на сцене, вытянутые во весь рост; и в то время, как благочестивые зрители проливают слезы ужаса и неудовольствий и едва решаются взглянуть на сцену, актеры уходят и трагедия кончается. «Это была первая пьеса; — следующая изображала Авраама, приносящего в жертву Исаака и была разыграна довольно верно. Старый патриарх, получив Божье повеление, целует и ласкает своего сына, но имеет настолько присутствия духа, чтобы вслед за тем связать его и положить на алтарь. Он вынимает меч, прикладывает лезвие к обнаженной шее сына и хочет нанести смертельный удар, но тут является ангел с двумя овцами. Исаак вскакивает с места; вместо него закалывают овец, из которых будет приготовлен сытный ужин для актеров. Как в первой пьесе, так и в этой меня поразило искусство и серьезный вид детей, участвовавших в представлении. Некоторые из них едва достигали шестилетнего возраста, между тем они твердо выучили наизусть свою роль, состоящую из нескольких сот стихов. Равным образом мимика и жестикуляция были настолько удовлетворительны, что даже у нас, в Европе, о них отозвались бы с одобрением. Но всего замечательнее, что все монологи поются и у многих актеров прекрасные голоса; особенно хороши жалобные и мрачные напевы, которые произвели бы впечатление на всякое общество. Для «Tazie» большей частью выбраны сюжеты, вроде вышеописанных; но их представляют весьма разнообразным способом. Они преимущественно видоизменяются в изображении и богатстве эпизодов, равно и во внешнем великолепии, сообразно тому, насколько артисты изучили свои роли, и степени большей или меньшей роскоши, какую может позволить себе устроитель «Tazie». Безусловно, наилучшие «Tazie» даются при дворе, в Тегеране, на которые приглашается только турецкое посольство, как единственное, исповедующее магометанскую веру. Мне дозволено было присутствовать на одном из этих представлений в качестве гостя упомянутого посольства; и я должен сказать, что великолепие, с каким обставлены эти зрелища, навсегда останется в моей памяти. Все актеры были закутаны в самые тонкие и дорогие шали; их оружие было украшено настоящими алмазами и другими драгоценными камнями. Сосуды были из золота и серебра; и, если принять во внимание необыкновенную естественность игры, то никому не покажется странным мое замечание, что подобное представление в Тегеране настолько обманчиво в целом, что совершенно переносит вас во времена калифа Иезида и его ближайших преемников. Но само собой разумеется, что общее впечатление нарушается в значительной степени тем обстоятельством, что мужские и женские роли исполняются только актерами мужского пола, потому что женщина по исламскому закону не имеет права являться в публике. Что касается домашней жизни персов, то о них можно сказать, что они поднимаются с восходом солнца, летом спят в обыденное время и только вечером снова возвращаются к жизни. Поэтому, если вас приглашают в гости к знакомому лицу, то просят прийти час или два спустя после солнечного восхода или перед закатом солнца. Если вы должны быть у какого-нибудь сановника, то он назначает вам час приема совместно с двадцатью или более другими посетителями; все садятся полукругом около хозяина дома, и каждый рассказывает во всеуслышание о своих делах. При этом дают черный кофе, чай и коньяк или так наз. «водяную трубку», которая переходит изо рта в рот; никто не находит этого неприличным, и даже не все считают нужным вытереть мундштук. Вообще в Персии неопрятность доходит до невероятных размеров. Ножи, вилки и ложки не в употреблении; одежда отличается роскошью и по внешности кажется опрятной и красивой, благодаря пестроте красок и материям, затканным золотом и серебром; но при этом никто не обращает внимания на массу насекомых, по-видимому, придерживаясь поговорки: «живите и не мешайте жить другим». Персидская мужская одежда довольно живописна. Главнейшую принадлежность туалета составляет головной убор, который в настоящее время большей частью заменен остроконечной татарской шапкой из черного барашка («kullah»), и только люди известного класса: сеиды, священники, школьные учителя, врачи, торговцы москотильных товаров и пр. носят чалму. Считается безусловно неприличным принять гостя с непокрытой головой. Шея всегда открыта; короткая рубашка («pirahen») покрывает тело от ключиц до половины живота, затем надевается архалук и сверху одноцветная одежда «kaba», которая ниже колен и настолько широка, что полы заходят одна на другую и прикрывают формы тела. Всякая одежда, которая не достигает этой цели, считается неприличной. «Kaba» подпоясывается кушаком. В прохладную погоду надевают кафтан («kaledscheh») с короткими рукавами, доходящими до локтя, который нередко бывает подбит мехом. Если перс хочет засвидетельствовать почтение своему начальнику, то он сверх остальной одежды накидывает широкую шубу, которая покрывает его от шеи до ног и с такими длинными рукавами, что даже не видны кисти рук. Шаровары шьются из полушелковой голубой или пурпуровой материи и всегда невероятной ширины, чтобы удобно было сидеть, поджав ноги. Нижнее белье не в употреблении, и поэтому даже зимой можно видеть при ходьбе голые икры. Ноги обуты в короткие чулки, доходящие до щиколки («dschurab»), затем в туфли или низко вырезанные башмаки («kafsch»), которые легко сбросить при входе в комнату. Перс носит перчатки только в путешествиях; в остальное время они считаются неуместными. Платок («desmal»), наоборот, играет важную роль; но его употребляют не для сморкания носа, как у нас, а для обтирания тела, после омовений, предписанных законом; в него завертывают также различные предметы: акты, письма, говядину, овощи и т. п. У женщин платок служит для разных символических знаков и приказаний, а равно употребляется при различных фигурах во время танцев (Polak. Persien. Bd. I s. 138-148). Дома женщины покрывают себе голову шапочкой из легкой шали, из-под которой сзади выпущены косы. Рубашка состоит из тонкого флёра, затканного золотыми нитками, в виде красивых арабесок, так что она только номинально прикрывает грудь, между тем, как живот совсем обнажен. Небольшой корсаж, плотно прилегающий к телу, с низким вырезом спереди, спускается ниже талии; куртка, похожая на мужскую по покрою, дополняет туалет верхней части туловища. Персиянка вместо юбок носит несколько пар нижних панталон и кроме того шаровары из тонкой шелковой материи, которые все доходят до щиколки ног. Благодаря нескольким парам нижних панталон и верхним шароварам, собранным складками, эта одежда получает вид юбки с фижмами. Персиянка, как все восточные женщины, придает большое значение своему платью, нарядам и украшениям. Из драгоценностей особенно ценятся браслеты и повязки для ног из ниток жемчуга. Но вообще каждая женщина навешивает на себя такое количество всяких украшений, какое дозволяют средства ее мужа. Таким образом и здесь, как у знатных арабов, живущих в городах, увеличивающаяся роскошь в гаремах составляет постоянно предмет огорчения для супругов. Что касается семейной и половой жизни персиян, то она скроена по общественному магометанскому образцу. Шиит также запирает своих жен, которых он приобретает до известной степени с помощью купли, так как платит за них большую или меньшую сумму родителям. Хотя иногда бывают браки по привязанности, но вообще у перса своеобразные понятия о любви, несмотря на то, что это слово играет большую роль в превосходных стихотворениях его национальных поэтов. Муж отправляется вечером в «Enderun», как называется по-персидски гарем, и покидает его довольно рано утром; он проводит день в «Birun», т. е. помещении для мужчин или вне дома. Хотя персы могут иметь несколько жен, но вообще господствует моногамия; «Enderun» обыкновенно населен многочисленной женской прислугой, которая находится в безусловном подчинении у хозяина дома. Персы низшего сословия, в виду хозяйственных соображений, имеют иногда несколько жен, потому что они заведуют домом, зарабатывают деньги ручной работой, облегчают жизнь мужу и подчас дают ему возможность достигнуть высшей цели всех желаний, а именно избавляют его от необходимости трудиться. Мы приведем теперь некоторые подробности о жизни девушки в Персии, сравнительно с существованием замужней женщины. Девушки надевают вуаль с девяти лет, т. е., начиная с этого возраста, они не могут показываться вне дома с открытым лицом. Можно было бы считать этот момент известного рода признанием совершеннолетия, потому что персы, особенно низшего сословия, всегда торопятся пристроить своих дочерей. Главная причина подобной поспешности заключается в том, что красивая девушка представляет собой для бедных родителей живой капитал, и все их надежды и желания направлены к тому, чтобы скорее приобрести его посредством ее брака. При этом не следует забывать, что на основании богословско-демократических учреждений ислама нет никакого различия между сословиями или, по крайней мере, оно существует в весьма слабой степени, так что эта спекуляция может иногда привести к самым блестящим результатам. Таким образом наибеднейшая девушка, если она только одарена необыкновенной красотой, может сделаться женой высшего государственного сановника и даже шаха. У шиитов существует особенное учреждение, так называемый «временной брак», который в повсеместном употреблении в «стране солнца». Брак бывает здесь двоякого рода: без срока и на определенное время, смотря по условию, начиная от одного часа до 99 лет. Замужние женщины первой категории называются «aekdi», второй — «sighi». Вследствие такого деления мусульманские брачные обычаи представляют существенные видоизменения. Равным образом шиит не может иметь более четырех «aekdi» или законных жен, как это предписывает, между прочим и Коран, но закон обходят таким способом, что «sighi» заступает место отвергнутой «aekdi» (с помощью законного развода); затем последняя снова входит в милость своего господина в качестве «sighi». Но так как при подобной своеобразной процедуре нередко дело идет только о формальностях, и в Коране заключается постановление, что разведенная жена может быть принята в дом тотчас после первого развода, а после второго только в том случае, если она в это время успела вторично выйти замуж, то из этого получаются двоякого рода результаты. Во-первых, перс может этим способом постоянно менять своих законных жен, а во-вторых, через это происходит род обмена жен между мужьями, при соблюдении всех законных формальностей. Шииты объясняют такой порядок вещей тем, что они, согласно своим обычаям, никогда не берут с собой жен во время путешествий и походов. В Азии, благодаря огромным расстояниям, такие отлучки бывают иногда очень продолжительны, и перс, оставляя домашний очаг на несколько месяцев, вынужден «временно» жениться на «sighi». Нигде нет недостатка в таких «sighi»; сам моллах большей частью приводит их к путешественнику и получает должное вознаграждение за совершение установленной церемонии, (потому что нужно также получить духовное благословение на брак с «sighi»). По-видимому, в некоторых случаях у суннитов заключаются временные браки, но здесь инициатива принадлежит женщине. Коран запрещает женщинам предпринимать путешествия к святым местам, без сопровождения мужей. Если женщина хочет отправиться на богомолье в Мекку и муж по какой-либо причине не может сопутствовать ей, то она на время богомолья избирает себе супруга, так назыв. «muhalil», который по прошествии условленного срока должен развестись с нею. В некоторых случаях он оставляет у себя свою временную жену, но уже не имеет права заниматься выгодным ремеслом «muhalil’a». Последние преимущественно набираются из класса проводников чужестранцев («nietuasin» или «delil»). Всем известны формальности, которые в Персии предшествуют заключению брака. Жениху обыкновенно не удается видеть лицо своей будущей супруги, и поэтому он должен прибегать к посредничеству свахи («delaleh»), которая, согласно своему ремеслу, всячески расхваливает ему преимущества выбранной им девушки. Если впоследствии эти похвалы окажутся несоответствующими действительности, когда муж увидит лицо своей жены, то такие случайности неизбежны в подобных союзах, как и во всякой азартной игре. Естественно, что этого рода разочарования не особенно огорчают перса, потому что развод так же легок, как и заключение брака (Schweiger-Lerchenfeld. Das Frauenlehen der Erde. Wien. Pest. Leipzig. 1881. s. 92-95). Жизнь персидских женщин преимущественно известна нам понаслышке, и при этом нет недостатка в противоречиях. По свидетельству Генриха Бругша семья утратила всякую нравственную основу. Ни один чужестранец не может войти в «Enderun» (гарем), а равно и мусульманин, если он не находится в близком родстве с семьей, но женщины умеют устроить доступ в гарем своим любовникам, и, обыкновенно, не любовь, а деньги побуждают их к этому. Как только дети встали на ноги, то о них никто не заботится и они с ранней юности видят в гаремах непристойные сцены и слышат откровенные незастенчивые разговоры о самых неприличных вещах. Мужчины, за исключением собственных жен, презрительно отзываются о женщинах и охотно слушают скандальные рассказы. Между тем один из новейших наблюдателей говорит с уважением о семейной жизни персов; по его словам, всякий образованный перс хорошо обходится с женой, выказывает особенную нежность к детям и приносит величайшие жертвы, чтобы доставить им с восточной точки зрения хорошее содержание, уход и воспитание (Aus Persien. Aufzeichnungen eines Oesterreichers, der 40 Monate im Reiche der Sonne gelebt und gewirkt hat. Wien. 1882. s. 91). Само собой разумеется, что, если под словом «обхождение» понимать чисто внешние отношения, то персы хорошо обращаются со своими женами, насколько это вообще возможно при исламских брачных законах. Женщины почти не стеснены относительно выхода из гарема, они идут, когда вздумается, по своим делам или на базар для покупок, что составляет их любимое занятие. При этом они, разумеется, накидывают на себя с головой голубое покрывало (чадру), а лицо завешивают плотным белым полотенцем, так что нельзя составить себе понятия об их фигуре и лице, и только из отверстий покрывала выглядывают черные блестящие глаза, так что не иначе, как по голосу можно узнать, старая или молодая женщина скрывается под этим нарядом. Приличие требует, чтобы прохожие отворачивались при встрече с женщиной. При выходе из дому сверх обыкновенных шаровар одевают шелковые панталоны зеленоватого или светло-голубого цвета, которые покрывают ноги от талии до пят. При этом женщины носят туфли; при ходьбе и каждом движении они покачиваются из стороны в сторону, так что их фигура в высшей степени неграциозна. Индивидуальность женщины играет большую роль в обращении с нею мужчин. Женщины с выдающимися умственными способностями, а также те, которые умеют приобрести влияние и пользоваться им, в короткое время достигают господства в Персии, даже вне гарема. Равным образом значение подобной женщины находится в тесной зависимости от степени влияния и общественного положения ее мужа. Хотя перс в известных отношениях отличается скупостью, но в делах любви для него не существует бережливости. Он нежно привязан к семье и представителям своего рода и считает себя солидарным с их счастьем и несчастьем, повышением и понижением. Измена в семье почти неслыханный факт и безусловно вызывает презрение даже в том случае, когда служит для общего блага. При необыкновенном развитии семейного духа, перс считает вполне естественным, если человек, достигший почестей и высокого звания, старается вытянуть из неизвестности всех своих родственников и доставить им власть и положение (посредством назначения в провинцию на должности чиновников, раздачи денег, знаков отличия и т. п.). Если подобный выскочка лишается своего положения, то все члены семьи возвращаются вместе с ним к прежнему ничтожеству и кончается господство женщин над известной партией. Также весьма характерны бранные слова и проклятия персов. Они редко касаются самого индивида, но обыкновенно относятся к его семье, в особенности к отцу, жене, могиле предков, потому что сообразно существующим понятиям поношение семьи несравненно оскорбительнее, нежели брань, обращенная на отдельное лицо. Источник: http://community.livejournal.com/iranian_tree/7492.html | |
| Просмотров: 984 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
